Мода для пролетариата

1957 год, студент Московского текстильного института Слава Зайцев, эстет и мечтатель, придумывает дипломные костюмы для балета на льду. В деканате отрезали: «Будете делать рабочую одежду». Он станет первым, кому придет в голову одеть своих моделей в пестрые ситцевые телогрейки и желтые резиновые сапоги. Разразится скандал. «Вы что, в игрушки играете? Есть регламент, ГОСТы, правила. Рабочая одежда — вещь строгая и деловая. Причем здесь мода?»

Flickr | License: ACC

Но производственная одежда и мода – вещи вполне совместимые. Для подтверждения этого тезиса Слава Зайцев отправился в театральную библиотеку и взял подшивку журналов за 1920-е годы. Пыльные страницы таили в себе настоящую бомбу. Там содержались наброски художников, которые в разоренной гражданской войной Стране Советов создавали для народа модные вещи, поражавшие новизной и нестандартностью.

Даешь моду!

Текстильное производство в послереволюционной России сократилось в пятнадцать раз, ткани распределяются по карточкам, о новой обуви можно было только мечтать. Солдаты революции начали щеголять в кожаных куртках, причем не только мужчины. Женщина больше не хочет быть слабой, играть по мужским правилам. Выглядеть как мужчина – это не прихоть, а условие выживания. Законодательницей мод становится героическая красавица Лариса Рейснер, которая, не задумываясь, пристрелит насильника и спросит:

«Ну, кто еще желает попробовать комиссарского тела?»

Кожаные куртки нашлись на царских складах военного обмундирования. Незадолго до революции их завезли туда для снабжения только что созданных летных и кавалерийских батальонов. Там же обнаружились созданные по эскизам Васнецова шинели в русском стиле с застежками-разговорами и остроконечные шлемы, прозванные потом «буденовками».

Лариса Рейснер. Фото: edu.jourcsu.ru

Ларисе Рейснер, жене красного военачальника Федора Раскольникова, было позволено многое. Особенно Лариса любила разъезжать на автомобиле в шиншилловых манто, которые были экспроприированы у побежденного класса. Она даже добралась до императорского гардероба. И она такая была не одна. Не стеснялись в выборе нарядов ни близкая подруга Ленина Инесса Арманд, ни первый советский посол Александра Коллонтай. В гардеробе первых революционных леди кожаные тужурки соседствовали с платьями расстрелянных княжон.

Но горе той моднице, которой не посчастливилось стать комиссарской женой. Просто богатые люди, которые еще оставались в стране, боялись одеваться красиво и дорого, поскольку таких считали «недобитыми буржуями». А обвинение в буржуазности в то время считалось одним из опаснейших. Но чтобы спасаться от морозов, роскошные шубы они все-таки иногда были вынуждены надевать, правда, наизнанку – дабы не было видно, что это шуба.

Из страны не уезжает гениальная Надежда Ламанова, еще недавно обшивавшая царскую семью. Она считает, что ее опыт кутюрье пригодится и в одежде для простого народа. Принадлежащий ей Дом моды на Тверском бульваре не закрывается, несмотря на то, что за окнами звучат выстрелы, а большинство заказчиц уже давно в эмиграции.

Но весной 1919-го ее арестовывают. Потеряв свое дело, состояние и большое подмосковное имение, Ламанова какое-то время вынуждена придумывать моду для пролетариата, сидя в одиночке Бутырской тюрьмы.

Идеей моды для народа – парадоксальной, несвоевременной и дерзкой – занимается в те годы не только Ламанова. В том же девятнадцатом году молодые художники-конструктивисты (в частности, Александр Родченко) превращаются в «архитекторов одежды» и разрабатывают прозодежду.

Весной 1921-го года на смену военному коммунизму внезапно пришел нэп. Власть неожиданно ослабила туго натянутые вожжи, народу разрешили вспомнить о себе, доме и семейных ценностях. И оказалось, что, несмотря на войну, разруху и революционный пожар в крови, женщины по-прежнему хотят быть женщинами. Более того, и мужчины все еще предпочитают женственных барышень.

В моде новые танцы. Становятся популярными фокстротные вечеринки со своим дресс-кодом. У дамы должно быть так называемое «платье чарльстон». Талия занижена, броские вышивки или аппликации и, конечно же, масса шляпок. Мужчины же надевали узкие брюки, пиджаки с достаточно яркими рисунками, галстуки/бабочки, котелки. Революционная идея, разумеется, все эти вольности осуждает.

Нэпманши одеваются ярко, броско, любят украшения, рюши, бантики, оборки. Безвкусица их нарядов становится постоянным объектом для насмешек молодых советских литераторов, в частности, Ильфа и Петрова. Портрет типичной нэпманши – дамочка, не обремененная интеллектом, зато имеющая как минимум килограммов двадцать лишнего веса.

Flickr | License: ACC

Но мода – это уже не только удел нэпманов, она уходит в народ, упорным сорняком прорастает сквозь большевистские запреты. Шьют в основном сами — из всего, что попадается под руку.

Суровое общественное мнение постепенно смягчается. Уже не стыдно быть нарядной, аскетизм военного коммунизма больше не в моде. Короткие юбки, обнажавшие ножки, требуют хороших чулок. А чулочные фабрики после революции все еще не заработали в полную силу. Чулки на многие годы – беда и тайная страсть миллионов советских женщин. Хорошо было тем, кто мог привозить их из-за границы.

Настоящие парижские чулки стоили фантастически дорого. Для тех, у кого не было возможности доставать заграничное белье, журнал «Работница» печатает статьи о том, как их сберечь.

Рекламный плакат

Моду в нашей стране по-прежнему считают буржуазной блажью, но запретить ее уже не могут. То, что нельзя запретить, следует возглавить. Надо придумать свою моду — социалистическую. Причем наши модельеры должны обогнать и европейских, и американских коллег. На меньшее амбициозные руководители молодого государства не согласны.

Самый надежный способ, уже опробованный большевиками в некоторых сферах, — привлечение буржуазных специалистов. Вспомнили про Ламанову – единственного в то время в Стране Советов дизайнера мирового уровня. Считается, что ее выпустили из Бутырки после заступничества Горького, жена которого до революции одевалась в ателье модной портнихи. Но есть и другая версия. В тюрьме ей сделали предложение стать «правоверным» советским модельером (точнее, портным, как тогда называли эту профессию).

Москва, 1922 год. За стеклом ярко освещенной витрины неподвижно застыли женщины в вечерних платьях. Зеваки спорят, живые они или нет. Одни сплошные столичные знаменитости: первая красавица Москвы, актриса Малого театра Елена Гоголева, актрисы Анель Судакевич, Александра Хохлова. Платья от Ламановой сидят на них безукоризненно. Это было первое послереволюционное в стране дефиле мастерской Наркомпроса и одновременно день рождения советской высокой моды.

Но кто станет носить эти нарядные, шикарные платья? В стране уже складывается новая элита, в основном это жены партийных руководителей и советская богема. Еще в 1919 году появляются спецраспределители Главпродукта для избранных с товарами ширпотреба. Также начинает работать ведомственная мастерская изготовления одежды Наркоминдела, располагавшаяся на Кузнецком мосту.

Моду в массы!

Модная публика ориентирована на Запад. Лиля Брик одевается только у дорогих берлинских и парижских кутюрье, в частности, у Мадлен Вионне. На заднем сиденье ее автомобиля частенько покачивался чемодан, полный великолепной одежды на все случаи жизни. Влюбленный в Лилю поэт Маяковский из каждой заграничной командировки привозит чемоданы подарков. Зарабатывал он много. Владимир Маяковский и сам был известным модником. Его манерой одеваться восхищался Ив Сен-Лоран – портрет советского поэта висел в доме модельера.

Лиля Брик

Другие выездные поэты и писатели тоже с энтузиазмом осваивают заграничный кутюр. Есенин, Ильф и Петров – кумиры и одновременно недостижимый идеал советской молодежи. Таких счастливчиков — единицы.

Народу парижский шик не по карману, и Ламанова мечтает создать одежду, которую сможет позволить себе практически любая женщина. Но руководство Наркомпроса ставит перед ней другие задачи. Приближается 1925 год, а с ним и Всемирная выставка в Париже. Надежде Ламановой поручено организовать настоящий показ советской моды в столице Франции. Она должна продемонстрировать престарелой Европе, что русская мода жива, несмотря на эмиграцию большей части творческой элиты и полное разорение страны.

Ламанова знакомится с Верой Мухиной, и из подручных материалов они совместными усилиями создают коллекцию одежды, которая позволяет привести из столицы моды «Гран-при» – высшую награду парижской арт-деко.

Награда была важна для СССР, но не для самой Надежды Петровны – в мире высокой моды она и без того была модельером с мировым именем. Она мечтала делать одежду массового производства, для народа, для низов, но при этом красивую и модную. Мысли о народе всегда были отличительной чертой русской интеллигенции. До Октябрьской революции никто из модельеров о низших сословиях вообще не думал.

В 25-ом выходит альбом крепко сдружившихся Ламановой и Мухиной «Искусство в быту», предназначенный в первую очередь для домашних портных. Там были собраны выкройки модной одежды, сделать которую могла любая умеющая шить женщина, причем из самых простых материалов.

Эту одежду не только легко шить, она идеально подходит к условиям массового производства. Никаких излишеств, экономия тканей. Впервые художникам пришлось задуматься не только о творчестве, но и том, как легче всего воплотить свои идеи в жизнь.

Декабрь 1925 года, очередной съезд большевиков провозглашает курс на индустриализацию. Нэп сделал свое дело, теперь его эпоха подошла к концу. Началось восстановление легкой промышленности, открываются обувные, швейные, трикотажные фабрики. К 1928-му удается превзойти объемы производства 1913-го.

Новаторские тенденции увлекают текстильщиков, ткани превращаются в средства агитации на бытовом уровне. Они украшаются не только узорами, но и символами новой эпохи: тракторами, серпами, силуэтами красноармейцев. Этот процесс назывался «советизацией текстильного рисунка». Новый гармоничный советский человек должен пользоваться удобными вещами и жить в благоустроенном городе. Художники провозглашают отказ от упаднического «искусства ради искусства». Теперь оно служит производству. Новые идеи подхватывают даже производители нижнего белья.

Начинается новый виток идеологической борьбы, эстетика нэпа подвергается все более жесткому осуждению. Комсомольцу неприлично танцевать и одеваться в соответствии с этой эстетикой. Споры о моде приобретают политический характер. В Театре Мейерхольда идет комедия «Клоп», где Маяковский высмеивает примитивное отношение нэпманской публики к западной жизни, а заодно и к традиционному костюму.

Перед художниками ставится задача создания массового костюма – легкого в производстве, революционного по содержанию. Художница Александра Экстер изобретает первые трансформирующиеся модели – прототип современной спортивной одежды. На сцене Театра Мейерхольда появляются люди в униформе, упраздняющей всякие различия между ними.

Конструктивисты опередили свое время. Многие их разработки в области производства одежды были воплощены за рубежом в 1950-60-х. Но в 1920-30-е народ еще не готов носить такую одежду. Тогда художники обращаются к народному творчеству – традиционному национальному костюму.

С началом индустриализации в города хлынул поток сельских жителей. Они везли свою одежду. Если до революции по костюму можно было безошибочно судить о сословиях и занятиях людей, то теперь все смешалось. Горожанин надевает народную рубаху, а крестьянин примеряет пиджак.

Из народного костюма пришли разнообразные вышивки и аппликации. С их помощью на селе виртуозно научились скрывать потертости, пятна, дыры. Городские мастерицы используют вышивку в первую очередь в качестве элемента украшения. Порой получаются настоящие произведения искусства.

Власть активно поддерживает новую тенденцию. Выход найден – народный костюм станет достойной альтернативной упаднической эстетике нэпа. Мощная пропагандистская машина — кино – включается в популяризацию нового образа советского человека: счастливого, энергичного, работящего.

С тридцатых годов тон в советской моде однозначно задает Любовь Орлова. Она суперпопулярна. Зрительницы ходят в кино не только ради фильма, но и для того, чтобы зарисовать наряды кинозвезды. Многие из этих нарядов придуманы Ламановой. Она становится одним из первых художников по костюмам в истории нашего кино. В 24-ом она помогает своей ученице Александре Экстер в создании костюмов для картины «Аэлита». Именно с этой ленты началась советская кинофантастика. Также она делает костюмы к кинофильмам «Цирк» и «Александр Невский».
Сценический образ Орловой также во многом подсказан Надеждой Ламановой. Женщины будут копировать прическу Любови Орловой, ее походку и осанку. Однако актриса с ее ростом 158 сантиметров и талией 43 сантиметра – труднодостижимый идеал. У Орловой была настоящая страсть к красивому белью, особенно фисташкового цвета.

Любовь Орлова

Тем временем ее экранные героини все меньше похожи на саму актрису. Они постепенно превращаются из легкомысленных, нарядных девчонок в подтянутых, энергичных, спортивных женщин. Мода опять приравнена к оружию, в воздухе пахнет войной, стране нужны солдаты.

Сам Иосиф Сталин предпочитает военные френчи, в его окружении мелькают многочисленные военные кители. В моде — милитари. В СССР поощряется культ здорового тела. На обломках фабрик, производивших белье до революции, возникают два треста: «Мосбелье» и «Ленбелье». Первый продукт, который выпустило «Мосбелье», — черные сатиновые трусы. Они были «бесполые» и производились 72 года без единой перемены, не считая формы ластовицы. На физкультурных парадах популярен лозунг, который пишут на транспарантах: «Не трусь – надень трусы». И страна их надела, причем надолго.

Кадр кинохроники 1920-х годов

Увы, эта эпоха подарила нам еще одну модную тенденцию. С 1937 года самым модным мужским видом одежды стала телогрейка. Потребуются десятилетия, чтобы скомпрометировавший себя ватник смог вернуться в нашу жизнь, а благодаря Славе Зайцеву — даже взойти на высокий подиум.

Автор: Леонид Карпов